Неточные совпадения
На всех был, — несмотря на то, что многих это оторвало от дела и что они говорили, что тяготятся этим, — на всех был отпечаток некоторого удовольствия
сознания совершения
общественного важного дела.
Приказчик улыбался, делая вид, что он это самое давно думал и очень рад слышать, но в сущности ничего не понимал, очевидно не оттого, что Нехлюдов неясно выражался, но оттого, что по этому проекту выходило то, что Нехлюдов отказывался от своей выгоды для выгоды других, а между тем истина о том, что всякий человек заботится только о своей выгоде в ущерб выгоде других людей, так укоренилась в
сознании приказчика, что он предполагал, что чего-нибудь не понимает, когда Нехлюдов говорил о том, что весь доход с земли должен поступать в
общественный капитал крестьян.
Всё шло без задержек, скоро и не без торжественности, и эта правильность, последовательность и торжественность, очевидно, доставляли удовольствие участвующим, подтверждая в них
сознание, что они делают серьезное и важное
общественное дело. Это чувство испытывал и Нехлюдов.
В ней нельзя найти ни малейших признаков
общественной мысли, политического
сознания.
Этот дух, совсем не противоположный правде демократических программ, прежде всего требует личного и
общественного перевоспитания, внутренней работы воли и
сознания, он ставит судьбу общественности в зависимость от внутренней жизни человеческой личности, нации, человечества, космоса.
Такое
сознание можно встретить у отдельных лиц, но не у
общественных слоев и групп.
«
Общественное» миросозерцание русской интеллигенции, подчиняющее все ценности политике, есть лишь результат великой путаницы, слабости мысли и
сознания, смешения абсолютного и относительного.
— Я здешний городничий, — ответил незнакомец голосом, в котором звучало глубокое
сознание высоты такого
общественного положения. — Прошу покорно, я с часу на час жду товарища министра, — а тут политические арестанты по улицам прогуливаются. Да что же это за осел жандарм!
«Киреевские, Хомяков и Аксаков сделали свое дело; долго ли, коротко ли они жили, но, закрывая глаза, они могли сказать себе с полным
сознанием, что они сделали то, что хотели сделать, и если они не могли остановить фельдъегерской тройки, посланной Петром и в которой сидит Бирон и колотит ямщика, чтоб тот скакал по нивам и давил людей, то они остановили увлеченное
общественное мнение и заставили призадуматься всех серьезных людей.
Рыцари и верующие часто не исполняли своих обязанностей, но
сознание, что они тем нарушали ими самими признанный
общественный союз, не позволяло им ни быть свободными в отступлениях, ни возводить в норму своего поведения.
Этот эпизод как-то сразу ввел меня, новичка, в новое общество на правах его члена. Домой я шел с гордым
сознанием, что я уже настоящий ученик, что меня знает весь класс и из-за меня совершился даже некоторый важный акт
общественного правосудия.
Творческое
общественное освобождение освящается христианским
сознанием.
В настоящую минуту у меня ничего нет — ни
общественного положения, ни молодости, ни друзей, даже нет того, что остается после всех крушений и неудач —
сознания, что я действительно сделала все, что могла.
В ряду этих разоблачений особенно яркую роль играет
сознание, что у него, скитальца, ни дома, ни на чужбине, словом сказать, нигде в целом мире нет ни личного, ни
общественного дела.
А для того, чтобы это случилось, не нужно, чтобы вошло в
сознание людей что-либо новое, а только чтобы исчез тот туман, который скрывает от людей истинное значение некоторых дел насилия, чтобы растущее христианское
общественное мнение пересилило отживающее
общественное мнение языческое, допускавшее и оправдывавшее дела насилия.
То же и в проявлении христианского
общественного мнения о значении насилия и того, что основано на нем. Если это
общественное мнение влияет уже на некоторых наиболее чутких людей и заставляет их каждого в своем деле отказываться от преимуществ, даваемых насилием, или не пользоваться им, то оно будет влиять и дальше, и будет влиять до тех пор, пока не изменит всю деятельность людей и не приведет ее в согласие с тем христианским
сознанием, которое уже живет в передовых людях человечества.
То же и с той массой людей, которая всегда не один по одному, а всегда сразу под влиянием нового
общественного мнения переходит от одного устройства жизни к другому. Масса эта всегда своей инертностью препятствует быстрым, не проверенным мудростью людской, частым переходам от одного устройства жизни к другому и надолго удерживает всякую долгим опытом борьбы проверенную, вошедшую в
сознание человечества истину.
Но приходит время, когда, с одной стороны, смутное
сознание в душе своей высшего закона любви к богу и ближнему, с другой — страдания, вытекающие из противоречий жизни, заставляют человека отречься от жизнепонимания
общественного и усвоить новое, предлагаемое ему, разрешающее все противоречия и устраняющее страдания его жизни, — жизнепонимание христианское. И время это пришло теперь.
Жизнепонимание
общественное входило в
сознание людей веками, тысячелетиями, проходило через разные формы и теперь уже взошло для человечества в область бессознательного, передаваемого наследственностью, воспитанием и привычкой; и потому оно кажется нам естественным. Но 5000 лет тому назад оно казалось людям столь же неестественным и страшным, как им теперь кажется учение христианское в его настоящем смысле.
Естественным ходом от любви к себе, потом к семье, к роду, к народу, государству
общественное жизнепонимание привело людей к
сознанию необходимости любви к человечеству, не имеющему пределов и сливающемуся со всем существующим, — к чему-то не вызывающему в человеке никакого чувства, привело к противоречию, которое не может быть разрешено
общественным жизнепониманием.
Он не может быть принужден к этому потому, что составляющие могущественное орудие против людей
общественного жизнепонимания, лишения и страдания, производимые насилием, не имеют для него никакой принудительной силы. Лишения и страдания, отнимающие у людей
общественного жизнепонимания то благо, для которого они живут, не только не могут нарушить блага христианина, состоящего в
сознании исполнения воли бога, но только могут усилить его, когда они постигают его за исполнение этой воли.
Но бывают времена, когда открывшаяся сначала некоторым людям высшая против прежней степень
сознания истины, равномерно переходя от одних к другим, захватывает такое большое количество людей, что прежнее
общественное мнение, основанное на низшей степени
сознания, начинает колебаться и новое уже готово установиться, но еще не установилось.
Не могут эти люди не видеть того, что этот порядок вещей сам по себе неразумен, не соответствует уже степени
сознания людей и даже
общественному мнению и исполнен опасностей.
Как бывает достаточно одного толчка для того, чтобы вся насыщенная солью жидкость мгновенно перешла бы в кристаллы, так, может быть, теперь достаточно самого малого усилия для того, чтобы открытая уже людям истина охватила бы сотни, тысячи, миллионы людей, — установилось бы соответствующее
сознанию общественное мнение, и вследствие установления его изменился бы весь строй существующей жизни. И сделать это усилие зависит от нас.
Сущность
общественного жизнепонимания состоит в перенесении смысла своей личной жизни в жизнь совокупности личностей: племени, семьи, рода, государства. Перенесение это совершалось и совершается легко и естественно в первых своих формах, в перенесении смысла жизни из своей личности в племя, семью. Перенесение же в род или народ уже труднее и требует особенного воспитания для этого; перенесение же
сознания в государство уже составляет предел такого перенесения.
Бывают такие времена, подобные весне, когда старое
общественное мнение еще не разрушилось и новое еще не установилось, когда люди уже начинают обсуживать поступки свои и других людей на основании нового
сознания, а между тем в жизни по инерции, по преданию продолжают подчиняться началам, которые только в прежние времена составляли высшую степень разумного
сознания, но которые теперь уже находятся в явном противоречии с ним.
Патриархальные религии обоготворяли семьи, роды, народы; государственные религии обоготворяли царей и государства. Даже и теперь большая часть малообразованных людей, как наши крестьяне, называющие царя земным богом, подчиняются законам
общественным не по разумному
сознанию их необходимости, не потому, что они имеют понятие об идее государства, а по религиозному чувству.
И действительно, в этом нет ничего неестественного, и способность людей маломыслящих подчиняться указаниям людей, стоящих на высшей степени
сознания, есть всегдашнее свойство людей, то свойство, вследствие которого люди, подчиняясь одним и тем же разумным началам, могут жить обществами: одни — меньшинство — сознательно подчиняясь одним и тем же разумным началам, вследствие согласия их с требованиями своего разума; другие — большинство — подчиняясь тем же началам бессознательно только потому, что эти требования стали
общественным мнением.
И
сознание себя этим сыном божьим, главное свойство которого есть любовь, удовлетворяет и всем тем требованиям расширения области любви, к которой был приведен человек
общественного жизнепонимания.
Противоречия
сознания и вследствие этого бедственность жизни дошли до последней степени, дальше которой идти некуда. Жизнь, построенная на началах насилия, дошла до отрицания тех самых основ, во имя которых она была учреждена. Устройство общества на началах насилия, имевшее целью обеспечение блага личного, семейного и
общественного, привело людей к полному отрицанию и уничтожению этих благ.
«Но, — скажут на это, — всегда во всех обществах большинство людей: все дети, все поглощаемые трудом детоношения, рождения и кормления женщины, все огромные массы рабочего народа, поставленные в необходимость напряженной и неустанной физической работы, все от природы слабые духом, все люди ненормальные, с ослабленной духовной деятельностью вследствие отравления никотином, алкоголем и опиумом или других причин, — все эти люди всегда находятся в том положении, что, не имея возможности мыслить самостоятельно, подчиняются или тем людям, которые стоят на более высокой степени разумного
сознания, или преданиям семейным или государственным, тому, что называется
общественным мнением, и в этом подчинении нет ничего неестественного и противоречивого».
Что заставило предоставить некоторые права гласности, которой прежде так боялись, — что, как не
сознание силы того общего протеста против бесправия и произвола, который в течение многих лет сложился в
общественном мнении и наконец не мог себя сдерживать?
Мы уже видели, что искусственные
общественные комбинации, бывшие следствием первоначальной неумелости людей в устройстве своего благосостояния, во многих заглушили
сознание естественных потребностей.
Такого рода историческое развитие, разумеется, имело следствием упадок нравственности
общественной: уважение к собственному достоинству потерялось, вера в право, а следовательно и
сознание долга — ослабли, произвол попирал право, под произвол подтачивалась хитрость.
Повторяю: в массе культурных людей есть уже достаточно личностей вполне добропорядочных, на которых насильственное бездействие лежит тяжелым ярмом и которые тем сильнее страдают, что не видят конца снедающей их тоске. Чувствовать одиночество, сознавать себя лишним на почве
общественных интересов, право, нелегко. От этого горького
сознания может закружиться голова, но, сверх того, оно очень близко граничит и с полным равнодушием.
Пародия была впервые полностью развернута в рецензии Добролюбова на комедии «Уголовное дело» и «Бедный чиновник»: «В настоящее время, когда в нашем отечестве поднято столько важных вопросов, когда на служение
общественному благу вызываются все живые силы народа, когда все в России стремится к свету и гласности, — в настоящее время истинный патриот не может видеть без радостного трепета сердца и без благодарных слез в очах, блистающих святым пламенем высокой любви к отечеству, — не может истинный патриот и ревнитель общего блага видеть равнодушно высокоблагородные исчадия граждан-литераторов с пламенником обличения, шествующих в мрачные углы и на грязные лестницы низших судебных инстанций и сырых квартир мелких чиновников, с чистою, святою и плодотворною целию, — словом, энергического и правдивого обличения пробить грубую кору невежества и корысти, покрывающую в нашем отечестве жрецов правосудия, служащих в низших судебных инстанциях, осветить грозным факелом сатиры темные деяния волостных писарей, будочников, становых, магистратских секретарей и даже иногда отставных столоначальников палаты, пробудить в сих очерствевших и ожесточенных в заблуждении, но тем не менее не вполне утративших свою человеческую природу существах горестное
сознание своих пороков и слезное в них раскаяние, чтобы таким образом содействовать общему великому делу народного преуспеяния, совершающегося столь видимо и быстро во всех концах нашего обширного отечества, нашей родной Руси, которая, по глубоко знаменательному и прекрасному выражению нашей летописи, этого превосходного литературного памятника, исследованного г. Сухомлиновым, — велика и обильна, и чтобы доказать, что и молодая литература наша, этот великий двигатель
общественного развития, не остается праздною зрительницею народного движения в настоящее время, когда в нашем отечестве возбуждено столько важных вопросов, когда все живые силы народа вызваны на служение
общественному благу, когда все в России неудержимо стремится к свету и гласности» («Современник», 1858, № XII).
Но в ней отразилась русская жизнь, в ней предстает перед нами живой, современный русский тип, отчеканенный с беспощадною строгостью и правильностью; в ней сказалось новое слово нашего
общественного развития, произнесенное ясно и твердо, без отчаяния и без ребяческих надежд, но с полным
сознанием истины.
В ее манерах сказывалось своеобразное изящество и какая-то особенная свобода, которая дается собственным
сознанием и внешним признанием полезной
общественной деятельности.
Итак, мы можем сказать смело, что если уже г. Тургенев, тронул какой-нибудь вопрос в своей повести, если он изобразил какую-нибудь новую сторону
общественных отношений, — это служит ручательством за то, что вопрос этот действительно подымается или скоро подымется в
сознании образованного общества, что эта новая сторона жизни начинает выдаваться и скоро выкажется резко и ярко пред глазами всех.
Далее Макар Алексеич опять показывает, как сильно его собственное
сознание: я, говорит, «в больших проступках и продерзостях никогда не замечен, чтобы этак против постановлений что-нибудь или в нарушении
общественного спокойствия, — в этом я никогда не замечен, этого не было; даже крестик выходил»…
В нашей
общественной жизни это явление еще не так резко кидается в глаза, потому что опасение ответственности пред законом или
сознание принятых приличий часто останавливает нас, несмотря на отсутствие видимого противодействия со стороны тех, на кого падает наш гнев.
Сколько ни подбирай отвлеченностей для решения этих вопросов, они не прояснятся, пока не будут переработаны в общем
сознании самые факты
общественной жизни, от которых зависит вся сущность дела.
Литература тотчас же явилась у нас выразительницею
общественного движения, и ее деятели одушевились
сознанием важности своего долга, любовью к делу, горячим желанием добра и правды.
В первый раз тогда встало перед
сознанием ощущение чудовищной зависимости нашей «свободной души» от самых для нее обидных причин — не только
общественного, но даже узко-физиологического порядка.
Сам он обладал художественной восприимчивостью и был способен к эстетическим суждениям, но он стал родоначальником того типа публистической,
общественной критики, которой суждено было сыграть огромную роль в истории интеллигентского
сознания.
Но германское критическое
сознание пришло не только к тому, что философия должна быть научной, — оно признало власть научности и над сферой религиозной, моральной, эстетической,
общественной.
В такие моменты достаточно иногда одного слова для того, чтобы
сознание получило выражение, и та главная в совокупной жизни человечества сила —
общественное мнение — мгновенно перевернуло бы без борьбы и насилия весь существующий строй…
Суеверие
общественного устройства, оправдывающее всякого рода насилие, до такой степени омрачило
сознание людей нашего мира, что они, не видя тех сплошных, неперестающих грабежей, убийств, которые совершаются во имя суеверия будущего устройства мира, видят только те редкие попытки насилия так называемых убийц, грабителей, воров, не имеющих за собой оправдания насилия во имя блага.
И что хуже всего, — это то, что реки крови пролиты и проливаются во имя этого суеверия, а между тем именно это суеверие более всего другого препятствовало и препятствует тому, чтобы в
общественном устройстве совершались успешно те самые улучшения жизни, которые свойственны и времени и известной ступени развития человеческого
сознания.
Безответственная притязательность, парализующая
сознание обязанностей, есть нравственная язва, разъедающая русскую
общественную жизнь.